Пропев, как «вдруг одна злодейка-пуля в шляпу царскую впилась», он затягивает бессмысленную и непристойную, но самую популярную у солдат песню о том, как какая-то Лиза, пойдя в лес, нашла
черного жука и что из этого вышло. Затем еще историческая песня про Петра, как его требуют в сенат. И в довершение всего доморощенная песня нашего полка...
Мне кажется, что пение у нас выходит очень хороши Да и всем певцам, видно, это кажется. Мы поем про Лизу, как она пошла гулять в лес, как нашла
черного жука. Песня — чистейшая похабщина. Но так звонки слова, так лиха и выразительна мелодия, так подхватчив припев, что мне совсем не стыдно участвовать в этом хоре. Запевает Герасим. Я сижу, обнявшись с ним. Он быстрым, рубящим говорком...
Неточные совпадения
Они прошли в новую заднюю избу, где за столом сидел какой-то низенький,
черный, как
жук, старик. Спиридон сделал ему головой какой-то знак, и старик вышел. Галактиону показалось, что он где-то его видел, но где — не мог припомнить.
Взглянув на него, Галактион так и обомлел: это был тот самый старик,
черный, как
жук, которого он тогда встретил в Кунаре у двоедана Спиридона.
Старый Слепень походил на
жука: маленький,
черный, сморщенный.
Жука черного с усами
И с курчавой головой…
Было уже поздно, когда Михеич увидел в стороне избушку,
черную и закоптевшую, похожую больше на полуистлевший гриб, чем на человеческое жилище. Солнце уже зашло. Полосы тумана стлались над высокою травой на небольшой расчищенной поляне. Было свежо и сыро. Птицы перестали щебетать, лишь иные время от времени зачинали сонную песнь и, не окончив ее, засыпали на ветвях. Мало-помалу и они замолкли, и среди общей тишины слышно было лишь слабое журчанье невидимого ручья да изредка жужжание вечерних
жуков.
Жука черного с усами
И с курчавой головой,
С черно-бурыми бровями —
Настоящий милый мой!
Между комаревскими гуляками заведен был обычай давать друг другу прозвища: так, Севку благодаря, вероятно, огромным глазам навыкате величали Глазуном;
черные как смоль волосы приемыша, смуглый цвет лица, нахмуренный вид заслужили ему название
Жука.
Рядом с ним на теплых камнях лежит, вверх грудью, бронзовый и
черный, точно
жук, молодец; на лицо ему прыгают крошки хлеба, он лениво щурит глаза и поет что-то вполголоса, — точно сквозь сон. А еще двое сидят, прислонясь спинами к белым стенам дома, и дремлют.
Около груды щебня сидит
черный, как
жук, рабочий, на груди у него медаль, лицо смелое и ласковое.
Был на заводе и такой ничей человек — звали его Стёпа, —
чёрный, как
жук, рябой, без бровей, с прищуренными глазами, ловкий на все руки, весёлый паренёк.
На вид Вахромею можно было дать лет пятьдесят: сгорбленный, худой, с
черной, как у
жука, головой.
— Малина с молоком! — называет, восхищаясь, Лодку веселый доктор Ряхин и осторожно, со смущенной улыбкой на костлявом лице, отдаляется от нее. Он тяготеет к неугомонной певунье, гибкой и сухонькой Розке, похожей на бойкую
черную собачку: кудрявая, капризная, с маленькими усиками на вздернутой губе и мелкими зубами, она обращается с Ряхиным дерзко, называя его в глаза «зелененьким шкелетиком». Она всем дает прозвища:
Жуков для нее — «Ушат Помоевич», уныло-злой помощник исправника Немцев — «Уксус Умирайлыч».
Гудя, влетел
жук, ткнулся в самовар, упал и, лёжа на спине, начал беспомощно перебирать
чёрными, короткими ножками, — Рогачёв взял его, положил на ладонь себе, оглядел и выкинул в окно, задумчиво слушая речь учителя.
Хотя все и обозвали Кошкина «ретроградом», которому место не в русском флоте, а где-нибудь в турецкой или персидской армии, тем не менее он ожесточенно отстаивал занятое им положение «блюстителя закона» и ничего более. Оба спорщика были похожи на расходившихся петухов. Оба уже угостили друг друга язвительными эпитетами, и спор грозил перейти в ссору, когда
черный, как
жук, Иволгин, с маленькими на смешливыми глазами на подвижном нервном лице, проговорил...
Повел его смотритель в продуктовый склад, дверь распахнул, а там — как майские
жуки под тополями, — так
черная сила живым ключом и кипит. Смотреть даже смрадно. Солдат огарок
черный, который ему мордвин в придачу дал, из рукава выудил, чиркнул спичкой, подымил корешком… Так враз все тараканы, будто сонное наваждение, и сгинули, — мордвин не какой-нибудь оказался.